Счастье
Сначала было много счастья. Оно дубиной ударило его по лицу.
Счастья было так много, что он начал улыбаться, как идиот, и подхватил насморк зависти.
Насморк был хронический. Но он не боялся воспаления. Он ничего не боялся. Тогда.
Он бродил, растопырив руки. Пальцы обвисли и стали цеплять людей. Люди не хотели цепляться таким образом. Говорили, что если так, то дело – плёвое. А вот поди-ка, братец, да поработай! Раз такой счастливый. Счастье снова ударило дубиной. Хитрому счастью нравилось проявляться в грубости и растворяться в повседневности.
Он пошёл работать, и ему самому дали дубину в руки.
«Счастье надо отдрессировать!» — строго велел начальник.
Он не хотел дрессировать счастье и обманул начальника. Отбросил свою дубину подальше. Счастье задумалось и тоже отложило дубину. Удивлённо протянуло влажную от волнения ладонь. Трепетно.
Рука об руку вдруг прониклись друг к другу доверием и нежностью. Решили уйти из города вместе.
И ушли.
Шли осторожно. Старались идти в ногу.
Земля была холодная, и насморк перерос в тяжёлый недуг.
Ему было нипочём. Счастье гладило по голове, а он нёс его на руках, чтобы и оно не простудилось.
Шли долго.
Он был по колено в грязи, а счастье не замарало даже подол. Счастье предлагало идти самостоятельно, счастье было совестливое. Пока что совестливое.
Но он ещё крепче прижимал счастье к своим рёбрам. И шагал и шагал.
Когда они дошли до зарослей тростника, счастье сказало, что хочет сделать себе дудочку, и спрыгнуло с рук. Он сфотографировал этот прыжок в своей памяти и потом часто тёр его ногтем и чесал голову. И только тогда, когда счастье замелькало среди тростника, он заметил, что счастье живёт в сорочке.
Счастье играло на своей дудочке, а он нёс его на руках. Счастье стало как-то легче. Неужели от музыки? – сомневался он.
«Пень пнём!» — сказало как-то счастье и стало совсем лёгеньким. И с тех пор играло только трелями, пока у него в душе дули сквозняки.
Однажды он проснулся и понял, что не несёт счастье на руках. Счастье плелось как-то рядом, дудочку забросив. Он попытался приподнять счастье, но даже не почувствовал веса.
«Ага, значит не от музыки….» — вразумил он себя.
«Что же ты натворил?» — спросил его кто-то. Он удивился и поднял голову к небу.
«Думаешь, дурак, к тебе с неба обращаются?» — упорствовал незнакомый голос.
«Я перестал думать, когда счастье ударило меня своей дубиной» — сознался он.
«Что же ты натворил?» — настаивал кто-то.
Он не хотел отвечать тому, кто не показывает ему своего лица, и продолжал идти. Он шёл и чувствовал сильную усталость.
У счастья прорезались крылья, и оно стало похоже на стрекозу. Он привязал счастье за крылышки длинной бельевой верёвкой, чтобы оно не отлетало на слишком большое расстояние от него. А сил становилось всё меньше. И уже верёвка с парящим счастьем была для него тяжкою ношей.
«Я так устал» — сказал он счастью однажды – «Так устал. Мне перестали сниться сны, и всё опротивело». Счастье опустилось с неба к самому его лицу и с сомнением стало всматриваться в него. «Это оттого, что ты забыл, что такое не быть счастливым?» — спросило его счастье с робкой улыбкой. «Ерунда!» — отмахнулся он. И они продолжили путь. Счастье порхало, а он, понуро опустив голову, плёлся, и счастья не замечал: спал на ходу. Счастье хотело удивить его чем-нибудь. Кормило манной небесной. Строило воздушные замки. А он думал только о том, что ему больше не снятся сны. Счастье забросило полёты и стало совсем ручное. Остригло косы и побледнело вместе с ним. Держало за руку и преданно заглядывало в глаза.
Он лёг, однажды, посреди дороги и сказал, что дальше никуда не пойдёт, потому что не видит смысла. Счастье полежало рядом, поприжималось к холодеющему телу. Да и охладело к нему.
Сон-то ему, наконец приснился.
Когда он проснулся, то хотел поделиться со счастьем радостью, но когда увидел своё счастье, то не смог. «Моё счастье» — подумал он — «мой сон».
И они продолжили путь.
Он стал с того дня часто задумываться. Мой сон. Мой. Моё счастье. Моё?
И с недоверием из-под бровей счастьем любовался.
Счастью не нравилось недоверие. Моё счастье. Моё?
«Слишком далеко забрели мы» — размышлял он – « Нужно вернуться домой, и сделать клетку. Запереть счастье. Пусть играет на своей дудочке». И крепче сжимал счастье в руках. А ведь счастье стало невесомым. И его охватывал ужас и ещё большее недоверие.
И домой он не шёл, а уж торопился.
Угадало ли счастье его мысли, этого он не знал. А только как-то раз вцепилось оно ему в горло зубами так, что все мысли высыпались из его головы. И пока он собирал их, ползая по дороге, счастье покинуло его.
И он понял, что голый и одинок. Он растерянно стоял на дороге и кликал счастье, не понимая ещё всего, что произошло с ним. Месяц так стоял он, два, три. Лишь в конце четвёртого месяца, когда на дорогу с неба стряхнули хлопья снежинок, завыл он, осознав свою потерю во всей полноте.
И почувствовал, что земля под ногами круглая, и не удержаться на ней. И испугался. И побежал. И кто-то содрал всю кожу с его спины и стал смотреть сквозь него. И сквозь него пустили холодные северные ветры. Он бежал всё быстрее и быстрее. И не было никого, к кому мог бы обратить он свои заботливо собранные мысли.
Бежал через мост и слышал, как шевелит ресницами река под мостом: сбросься в меня….сбросься!
Бежал по площади, и она была слишком горизонтальной для шагов.
Бежал меж домов, по улицам и закоулкам, и дома были слишком вертикальны для него.
И всё плыло перед его глазами. И он плакал: счастье……счастье….счастье….моё……
Перебирал он в голове массу имён. Но ни одно не помогало ему. Страшно было ему оставаться одному на открытом пространстве. Хотелось спрятаться. И в пробитой спине выли ветры. И взрывалось всё вокруг него и рушилось и свистело. Обваливалось перед ним и позади него. И понял он, что это и есть ад. Его личный ад. Ад, созданный им самим и ему одному видимый и ведомый. И конец не казался близким, но выносить это не было уж более сил.
Но тут он вспомнил, куда должны привести его ноги. И бросился со всех ног и сил. Нашёл последний из всех домов на свете. Им заброшенный и забытый. Пал на колени перед входом и мать открыла ему. Взяла его голову в свои руки: Эта война не может пройти мимо тебя, но эта любовь пройдёт.
Апрель-Май 2007.